И все это время, пока я потрясенно смотрела на его алебастрово-бесстрастное лицо, Адзауро-младший не произнес ни звука, а я… у меня просто не было слов, зато имелся основательный шок от произошедшего.

Но все что я смогла, только сказать:

– Ты что творишь?

И то, лишь после того, как за нами захлопнулась дверь моей комнаты.

– Ты…– у меня голос срывался.

Акихиро, никак не реагируя на мое потрясение, донес меня до циновки, медленно опустился на колени, усадил меня, и посмотрел в мои глаза.

На какой-то миг, я, скованная пятью шелковыми халатами и десятиметровым поясом, перестала дышать, словно окунувшись в бездонную черноту его глаз. Я даже дышать не могла. И вздрогнула, лишь, когда Адзауро вдруг перевел взгляд с моих глаз, на измазанные алой помадой губы…

– Вызывающе, – абсолютно бесстрастно произнес он.

Но глаза, в отличие от лица и голоса, не просто пугали… в них отразился голод такой силы, что я стремительно дернулась, интуитивно и рефлекторно пытаясь отползти подальше.

Адзауро остановил мою панику одним насмешливым вопросом:

– Напугал?

– Кто ты? Нет. Нет, ты что. С чего мне тебя бояться? Я вообще не из пугливых, и уж тем более ты… было бы кого бояться! – мгновенно затараторила я, но… это все было ложью.

Я перепугалась до крика.

До вопля, который непонятно как, все еще зависал где-то у меня в груди, а не вырвался наружу, я…

Я перестала дышать, когда рывком, настолько быстрым, что я едва не ответила ударом веера, Адзауро вдруг навис надо мной, и выдохнул у самых губ:

– Ты очень смелая. Я заметил. Да.

И он даже не попытался скрыть насмешку, которая никак не отразилась на его лице, но глаза…

– Слез с меня! – прошипела, сжимая веера.

Легкая усмешка, и еще более издевательское:

– А я и не залезал на тебя. Пока.

И он вернулся в исходное положение, стоя перед почти полулежащей мной на одном колене, а затем, не отрывая взгляда от моих глаз, очень медленно потянулся к моей ноге, приоткрытой полами распахнувшихся халатов. Нежные пальцы скользнули от колена вниз, заставив почувствовать себя внезапно чуть ли не актрисой эротического жанра, но затем ладонь Акихироа ухватилась за гаэта и предприняла попытку избавить меня от императорской реликвии.

Попытку, потому что с клеем я слегка перестаралась, и императорская реликвия, кажется, приклеилась намертво.

***

Когда в дверь постучали, Адзауро-младший ржал. О нет, не вслух, более того – лицо его оставалось абсолютно серьезным, но клянусь своей золотой медалью по Спортивному обольщению, он ржал!

– Не смешно! – прошипела я, страдальчески взирая на мои носки, которые решили, что стать составной частью императорской реликвии, это неплохой такой карьерный рост.

– Даже не улыбнулся, – солгал Акихиро.

А на самом деле ржал он!

Оно и не удивительно – перед нами стояли императорские гаэта сразу в комплекте с носками! И носки отрываться отказывались напрочь, даже после того, как я использовала растворитель для лака, с помощью которого доснимала с себя сломанные в попытке отчистить реликвию накладные ногти.

– Кей, – Адзауро растянулся на моей циновке, подставив руку под голову и насмешливо глядя на меня, – расслабься. Переживут.

Главное сам он не расслаблялся до тех пор, пока не стащил гаэта с меня, и вот уже только после того, как мои ноги обрели свободу, он расслабился. А до того психовал похлеще меня кстати.

В двери вновь постучали и раздался осторожный голос исаку Толла:

– Младший господин, вы не можете находиться в комнате младшей госпожи, традиции предпи…

– Я в курсе, – ледяным тоном ответил ей Адзауро.

– Мы заняты! – не удержалась от возгласа и я.

За дверью вдруг воцарилось молчание, а затем раздалось испуганное:

– Чем?

Я, сидящая уже давно только в одном халате, который запахнула и тот держался только на честном слове, замерла, грызя ноготь в попытке сгрызть с него налипший клей, который не слишком хорошо подвергался удалению. Почему-то посмотрела на Акихиро, даже не знаю с чего решив, что он сейчас что-то придумает.

И он придумал!

О, он так придумал.

– Мы заняты надругательством! – громко объявил он.

И уже гораздо тише, исключительно для меня, коварно добавил:

– Надругательством над императорской реликвией. А ты что подумала?

Я что подумала? Я вообще ничего не думала, но исаку Толла ломанулась прочь по коридору, снеся один из экспонатов Фарфоровой галереи, выругавшись по данному поводу, но не остановив бег… Это ее и подвело. Где-то вдали раздался вопль, а потом «шмяк» весьма характерный для тела, сорвавшегося с лестницы Хризантем и добравшегося до первого этажа гораздо более быстрым, но в то же время и более травматичным образом.

– Твою мать! – выругалась я, прислушиваясь к происходящему, и искренне надеясь, что служанка выжила.

– Служение – путь, требующий спокойствия и сдержанности. Оступившийся, падет больно, – с самым умным видом выдал Адзауро, покачивая ногой и безразлично глядя в потолок.

Хотелось сказать «придурок!», но я, вспомнила, как он по этой самой лестнице Хризантем без труда поднял меня, и… скажем так – проявила осмотрительность.

– А ты не хотел бы выйти? – вполне даже вежливо, спросила я.

– Мне и здесь хорошо, – ровно отозвался младший господин, после чего добавил: – Брось их, Кей, это забота служанок, а не твоя. Побереги ногти.

Это был хороший, но явно запоздавший совет.

Я действительно швырнула гаэта, осознав всю тщетность высвобождения своих носков, и ушла в ванную подпиливать то немногое, что осталось от ногтей.

И уже в ванной, до меня дошло сообщение Слепого:

«Что произошло?»

«Я завалила танец невесты», – невесело ответила ему.

И получило неожиданное:

«Нет, тебе его не дали станцевать, об этом я в курсе. Что произошло в твоей комнате?»

Я как была с пилочкой, так и застыла. В моей комнате было две камеры. Мои, и соответственно доступные для просмотра Слепого.

«Ты потерял управление?» – спросила, затаив дыхание.

«Да. С момента, как Адзауро открыл дверь», – добил меня Слепой.

Достав визоры, подключилась к системе, активировала просмотр и… мне лично прекрасно были доступны обе камеры, и я видела и то, как со странной загадочной полуухмылкой лежит на циновке Акихиро, и то, как открывшие дверь служанки, безропотно с поклоном уносят обувь, существенно подпорченную уже рванными носками, которые, увы, до конца оторвать не удалось, а затем вновь написала Слепому: